Еще густо тлели в рассветной меле за углом нарядной огоньки цигарок, еще мелькали в тумане неясные фигуры: кто-то у кого-то что-то просил, кто-то с кем-то менялся, еще блескуче отсвечивали теменью окна мастерских, но вдруг застоявшуюся тишину прорезала густая пулеметная очередь — затрещал первый пускач, через полминуты треск оборвался, перешел в мощное гудение, и спугнутая тишина стала было улегаться, уходить в дрему, но по ней ударили сразу несколько пулеметов, и рвали ее на куски, и били вдребезги, перемалывали в невидимую звуковую пыль, перемешивали со скрежетом, лязгом, криками, а потом по ней прошлись два тяжелых катка: гу-у-у-фи-и,— и заработали могучие «Беларуси», втоптав ее в землю. Трески грохот падали на голову, на плечи, сбивали, сдирали последние покровы сна, последнюю дремо-Гу, что притаились в складках губ, между ресницами.
Володя вывел свой «ДТ-74» через пролом в заборе прямо на полевую дорогу и погнал за напарником, который уже миновал Баеву гору. Когда он прицепил плуги, тот уже вышел «на орбиту» — торопился хоть немного оторваться, чтобы Володя не садился ему на хвост. Но, как и вчера, у него ничего не получалось. Спекшаяся от прошлогодней засухи земля была словно-каменная. Володя сам едва удерживал трактор в борозде. Приходилось играть на педалях, как на струнах балалайки, подергивать ручной подсос, отгадывая по звуку, по напряжению, по дрожанию кабины, когда надо помочь машине, но помочь так, чтобы не перебрать горючего. Кроме плугов к трактору прицеплены бороны в громадная кадь — бочка с аммиачной водой. Корреспондент выразился: «Терпкий запах будущего урожая». Ну, это еще куда ни шло. А все остальное… Володя вспоминал статью, прочитанную только вчера вечером, и у него .пересыхало во рту, и стыд холодными пальцами хватал за душу. Перепахал, передолбал ее проклятый корреспондент. Всю статью он написал вроде с его, Володиных, слов, Грека почему-то не помянул совсем, то ли тот не понравился ему, то ли кто-то наговорил на председателя, но выходило, словно бы все, что делалось в колхозе, делалось по его, Владимира Огненно, разумению и при его участии. Да, Володя и член правления и депутат сельского Совета, но ведь он только тракторист да еще звеньевой механизированного звена по выращиванию картошки. Володя видел въяве, как прочитали статью Василь Федорович и Лина._ Лина… Ей теперь и на глаза не показывайся. Вот так позорно, примитивно выставил он себя вперед, не нашел ни единого доброго слова для ее огца. Нет, он все-таки сегодня пойдет и все объяснит Греку… И вапишет в газету…
Борозда впереди мелкая, сантиметров на пять мельче, чем надо, .предплужники прямо шли поверху, а в тех местах, где лежали кучи навоза, где земля не оттаяла, плуги выскакивали совсем. Тяжелая это машина — гусеничный трактор, мало кто хочет на нем работать. Володя ровнял борозду, углублял плуги. Видел, как дергался, словно параличный, передний трактор, как суетился, время от времени оглядываясь,, напарник, и думал, что надо бы освободить его от пахоты совсем. Но как? Володю он не послушает, рассердится («заработка лишаешь»), а заявить начальству… это вроде предательство. Наконец остановил свой трактор, бегом догнал напарника, махнул рукой, влезая к нему в кабину. Тот отводил взгляд, его руки на рукоятке дрожали. Черные, поцарапанные, пораненные, похожие на растопыренные, вырванные из земли корневища. У Володи такие же. «Рабочие, веселые руки трактористов»,— мысленно процитировал он фразу из статьи.
