и нам этого поля широко

— Что ж,— сказал Куриленко и уронил руки на колени. — Ты пожалеешь, но будет ’ поздно. Я тут немало чего сказал в шутку, но не все. Вопрос и вправду остался открытым. Все-таки подумай. Видишь, я даже не сержусь.

— Я тоже,— Г рек поднялся. — Ия обещаю тебе стереть тебя в порошок. Но прежде хочу сказать: ты — дурак. Не обижайся, это не личное-оскорбление. Я знаю, что ты, если уж начал портить себе жизнь, не остановишься. Наверно, и мне испортишь тоже.

— Не то слово…

— Может, и не то. Так вот, если бы ты был только дурак, Я бы еще, может быть, примирился с этим и тянул за двоих. Но ты еще и негодяй. И нам этого поля,— широко развел он руками,— мало. Тебя сметет жизнь. Наша жизнь.

Василь Федорович, бросил сигарету и, широко шагая, отправился в село. Он ни разу-не оглянулся. На большой, словно обгорелой колоде над Десной осталась маленькая, ссутулившаяся фигурка. Солнце светило ей в спину, уже шло прд вечер, и на песке, далеко-далеко, почти до самой воды, протянулась большая хмурая тень.