— Нам некогда про такое думать.
— Огород, поле, магазин, плита? Мне кажется, я свое прожила трижды. Пробегала. А для чего? Говорят, для опыта. Опыт… Он горький, как перец.— И, помолчав мгновение, говорила дальше;—Мне все там, в городе, мерещилось этакое, из детства. Выйдешь на рассвете, услышишь жаворонка, хлынет что-то в душу, а что — и сама не знаешь, и уж глаза на мокром месте. Куда все подевалось? Почему я не слышу больше жаворонка?
В этот момент она была правдива, и хотя Фросина Федоровна не совсем понимала ее, посочувствовала:
— В детстрр все лучше.
Тут-то и явился Василь Федорович, сел в сторонке, не вмешиваясь в разговор.
— Мы счастливые, что о таком не думаем. И.., есть чем дорожить в жизни.
Василю Федоровичу понравился ответ жены, он посмотрел .на Лиду, улыбнулся Она поняла эту улыбку, обозлилась.
— Может, и счастливы вы своей.., своим незнанием. Сейчас об этом много пишут и думают, что лучше: знать или не знать. О будущем людей…
Фросина Федоровна удивленно поглядывала на Лиду, Василь Федорович хмурился. В глубине души он знал, что Лида бьется о барьер, к которому недавно подступал и он, бьется, хочет пробиться, и… плохо, если пробьется. Лучше оставаться по эту сторону всеведенья, даже не зная, что оно существует.
— Пускай пишут, пускай думают… Кому хочется,—сказал он. — Фросина, ты уже закончила? Пойдем-ка домой.
— Ой,— вскочила Фросина Федоровна. — Еще ничего и не начинала. Заболталась я. Ты уж как-нибудь сгм. Обед в духовке.
Лида порылась в сумочке, вынула автоматическую ручку и подала Греку.
— Ты забыл у меня.
Василь Федорович ошарашенно посмотрел на нее, пожал плечами. Он действительно две недели назад забыл ручку в бывшей конторе «Зари». Лида могла отдать ее потом, на улице, но сделала это сейчас. Этот злой поступок, даже мелкий, способствовал общему смущению. И был не в пользу Лиды. Фросина разгадала прием, слишком он был примитивен, угадала месть и прониклась доверием к мужу. Хотя почему-то не захотела посмотреть ему в глаза, обнаружить это доверие.
