не с того конца ты андрей

— Слушай меня, Василь Федорович. Слушай внимательно и не перебивай,— £ювно прогудел Куриленко, но побледнел и выказал признаки волнения.— Хозяин ты хороший. Знаешь поле, скотину, одним словом, передовой, хозяин. iHne до теои далеко, оаго я лучше разбираюсь в ситуации. Она сейчас не в мою и не в твою пользу. Я, может, вообще неудачник. Нечем мне теперь хвалиться, но смолоду я надеялся хватануть звезду с неба. Жили мы бедно, восьмеро детей… Я до семнадцати спал на голых досках, и под голову была такая треугольная подставочка Книжки любил. Хотел вырваться далеко. Горел на работе. Дважды слетел. Последний раз недавно, ты знаешь. Оказался в твоих помощниках.

Он говорил не так, как год назад, когда бил одним из руководителей в районе, да и не тад, как заместитель,— с нажимом, жестко, но пытаясь вызвать у Грека доверие.

— Мне за сорок. Одним словом, перспектив по тем, прежним, линиям никаких. Хочу, чтобы ты мне поверил: твое положение незавидное. Ты вывел колхоз в передовые, и теперь наверху боятся, чтобы ты его не угробил. Ты не хочешь останавливаться, лезешь на рожон…

— Жизнь толкает. Она требует. Время такое настало! — с сердцем промолвил Василь Федорович.

— Может быть. Я об этом. Я ведь уже цитировал тебе того философа. Твоя горячность пугает всех.

— Брехня. Ратушный…

— Вот я именно про зто. Я лучше ориентируюсь в ситуации. И еще раз скажу: твое положение незавидное. Ты не сумел, не умеешь пользоваться плодами своих рук. А я… сумел бы.

Василь Федорович даже не успел возмутиться, потому что Куриленко жал дальше, видно продумав все наперед.

— Чего Кункца тебя ест? Завидует, а еще больше бсштся — не управишься ты с тем что раскочегарил. Свалишься, а с тобой л он,-А он и так еле держится. Спихнуть его — раз плЮнуть. Я знаю про него такое…. Одно его дельце… Полетит моментом. Тебя Ратушный уважает. Стоит только ему намекнуть, и сядешь ты на место Куницы. А я на колхоз. Меня выше не поставят. Да я и не хочу. — Оя перевел дыхание и закончил:— Я нарочно оставил на правлении вопрос открытым. У меня нет другого выхода, И у тебя тоже. Настанет осень… Маленький провал — и ты не выкарабкаешься. Да и Рагушный может уйти на предпенсионную работу. Надо делать все сейчас.

Василь Федорович не мог прийти в себя от того, что услышал. Такие страсти в этом маленьком человечке, такая наглость, как он мог на такое решиться. Грек считал его более простым, простодушным, что ли.. Наверно, Куриленко был много умней, наверно, в его словах сеть резон, но Грек ни на минуту не задумался, сколько этого резона, не пытался прикинуть варианту. Его ошеломил цинизм Андрея Севери-новыча. Такое доверие было страшным.

— Не с того конца ты, .Андрей Северинович, зашел. Хочешь выехать на «Дружбе», на чужих мозолях.

-— Думай, как знаешь. Это самый лучший вариант. Для нас обоих.

Куриленко сидел усталый, ожидая, что скажет Грек. Его глаза погасли, он постарел за несколько минут.

— Говорю же, не с того боку ты зашел. Честность— это все-таки не профессия. И совесть тоже. Мудрый твой философ, Да не совсем. Ну, как бы, скажи, я передал тебе колхоз, если ты про него вот так вот… Как про ступеньку в карьере. Для многих это и является ступеньками. Из-за этого и возят председателей, как поганых невест. Тебе все равно, чем руководить: свиносовхозом, спиртзаводом или управлением культуры. Только бы выше* и выше. И как бы я тебе, вот такому, передал «Дружбу», если это моя жизнь? Если я не хочу выше, потому что не хочу ничего другого? Я или разобьюсь тут в лепецшу, или добьюсь, чего задумал. Вот такая моя линия, — вот такие мои принципы.