Василь Федорович поднялся на курган — невысокий, с плоской макушкой. Могила как могила, не обвеянная никакими легендами, только когда-то, сразу после революции, сказывают, пахарь вывернул у ее подножия золотую цепочку из земли. Хорошо, чте она высится в поле, хорошо подняться на нее и оглянуться окрест, хорошо и с полей взглянуть на нее… Для кого-то она только ориентир, а у кого то разбудит в душе воспоминания — из прочитанного, услышанного от дедов. Обыкновенная, но все-таки история. Вот и для него история. Хоть и не такая древняя. Греку помнится, как в сорок седьмом везли они со станции в колхоз комбайн. Тащили на волах, а он тогда был за погоныча. Восемь пар волов тянули старую, разболт; нную машину, их подкармливали по дороге клевером, но возле Рудой могилы притомились волы, и пришлось комбайн оставить. Через три дня его привезли трактором, но он так и не работал — сломался на второй попытке. «Как далеко, подумал Василь Федорович, они ушли теперь от этого кургана! В колхозе семьдесят шесть тракторов разных марок и восемь зерноЕых комбайнов, семь комбайнов для копки картофеля, без счета разных машин. Да, ушли они далеко».
Но это еще не последняя остановка. Обеспокоенно смотрел он вниз на ровные оядочки кукурузы. Хватит ли для нее воды’ Нрверно, именно это и пригнало его в поле. В других колхозах виноваты погодные условия, а в «Дружбе» он. Кукуруза, ячмень, картофель, а за всем этим его новая система, его хозяйственный талант, он сам. Грек не может забыть об этом, тем более после бюро райкома, где ему вкатили выговор, после всех перемен, после того, как к нему стали цепляться в сельхозуправлении.
Возвращался Василь Федорович уже в сумерках по старой дороге Ему то и знай приходилось притормаживать, выруливать на обочину, а в одном месте — дйже доставать из багажника топор: при дороге росли старые тополя да вербы, ветер пообламывал им ветки, а несколько деревьев свалил на дорогу. Василь Федорозич и не заметил вроде такого вихря, и теперь удивлялся разрушениям. Да, завтра надо распорядиться убрать бурелом..
Вдруг в свете фар что-то взблеснуло, черная тень качнулась из стороны в сторону, потом наклонилась вперед и почти слилась с деревом. Василь Федорович осторожно, не выключая света, подъехал. Кто-то тащил по выбоистой дороге мотоцикл. Грек обогнул его и остановил машину. Володя Огиенко! Хоть и темно было, но Грек заметил жалкий вид тракториста. Наверно, давно тащил свою «Яву», вымотался, промерз до нутра. На мгновение злорадство проклюнулось в Греке — вспомнил Володину статью в газете, где он высказывался так, что, мол, на свете и не существует его, председателя артели, но сразу и изничтожилось.
— Садись-ка в машину,— велел он. Володя отрицательно покачал головой. — Закоченеешь.
— Мотоцикл,— коротко промолвил Володя.
— Никуда он не денется. — А сам подумал, что, наверно, тоже не бросил бы новенькую «Яву» на дороге.
Он пошел к машине. «А как застудится да схватит воспаление легких? . Тьфу ты..,» — выругался мысленно.
— Садись1 — уже загремел он.
— Если бы прицепить? — сказал Володя.
— Кого прицепить? Тебя? А сковырнешься по дороге или налетишь на машину?
— Тормоза работают.
— Тормоза, тормоза,— неизвестно с чего вскипел Грек.
Может оттого, что ему никогда не доводилось буксировать мотоциклы, а тут ночь, и старая, выбо-истая дорога, и дождь, идемень. Еще вылетит кто с полевой дороги… А у Огиенко даже сигнальные огни не горят. Но достал из багажника новенький трос в целлофановом пакете, принялся его распутывать. Володя стоял молча, шмыгал носом, как школьник.
