Лида говорила это, как бы иронизируя над собой, да и над ним. Наверно, повела разговор в таком тоне нарочно, чтобы легче было перевести в шутку, а то и оборвать. Он понял. И спросил вдруг:
— Ты в самодеятельности не участвовала.
— Нет, а что?
— Ничего.
— Берегись,— прищурила она серые блестящие глаза. — Я теперь правду говорю. Я женщина коварная.
— Уже слыхал, не наговаривай на себя.
— Я не наговариваю. Злость у меня на всю жизнь и на всех. Я хотела бы… хотела бы отомстить. Сначала думала, что так оно и будет. Что я… Ну, расслаблюсь, освобожусь от всяких условностей. Я же еще не совсем старая. И еще красивая. Правда?
— Правда.
— А теперь вижу, что не могу.
Его тянуло к ней и отталкивало одновременно. Она выбивала его из колеи, он даже терялся перед нею, хотя не привык к такому.
— Тебе бы надо . куда-то свою энергию направить,— осторожно посоветовал он.
— Я и направляю. На твои поля…
Донимала жара, духота, и горизонт странно менялся, и он вдруг понял, что собирается дождь. В Белоруссии дожди прошли, вот циклон и двигается к ним. И эта мысль, эчо предчувствие облегчили сердце, и он улыбнулся Лиде иначе — дружески и прямо.
— Я надеялась, что ты тоже несчастлив.
— Почему?
— Как правило, с гбдами несчастными чувствую! себя почти все. Нам кажется, что мы слишком мало взяли от жизни.
— Туда,— он ткнул пальцем вниз,— все равно ничего не возьмешь. Зато совесть не загрызет.
— Ты, оказывается, философ,— усмехнулась она.
— У нас тут все философы. Поговори вон с дедом Шевелием…
И он решительно перевел разговор на севооборот.
Предчувствие Василя Федоровича оправдалось. Только он приехал домой, как за лесом загрохотало. Тяжелые синие ветрила раздулись над землей, в мгновение ока стемнело, все приникло, притаилось в сладком и страшном предвкушении грозы. Ветрила летели и летели, с небесного корабля сбрасывали бревна, и они грохотали и гремели, вода в пруду потемнела и поблескивала таинственно и грозно. А еще через мгновение хлынул ливень. Дождь хлестал по крыше, по листьям, по траве — вода словно кипела в ней,— и плеск звучал, как музыка.
— Закрой окно,— попросила Фросина Федоровна, когда громыхнуло над самой крышей.
Василь Федорович подумал, что и вправду надо бы закрыть, но не хотелось, было так приятно слушать шум ливня, плеск воды, котопая сбегала по желобу в подставленные корыта. Ливень сек деревья, а они смеялись, раскачивались в его клокотанье, переплетаясь ветьями. Во всем этом было что-то мистическое, и Василь Федорович подумал: что там ни говорит наука насчет сгустившегося пара и выпадения его на землю водой, а он чует тайные силы природы, вещие ее силы — обновление, жизнь, да без этого ливня и радуги на земле не было бы ничего.
