— Какому или у какого?
Голуб подумал.
— Можно и так. Но и еще так — верите или не верите? В принципе.
— Я верю,— твердо сказал Грек.
— Ну и… сколько разов обманывались?
— А надо ли жить, если не верить?
— Живут же. Сами видите. Еще и как сладко. Правда, не все.
Они вышли на улицу, оставив во дворе обиженного, недоумевающего хозяина. Грек прищурился и спросил:
— Не разберу я тебя, Родион. Ты какой-то…
— Какой?
— Как это… ну… рыба-колюшка,— наконец нашел он слово. — Завелись было в нашем пруду. Такая маленькая, а плавники — как иголки. Ни щука ее не берет, ни окунь.
— Вот-вот,— лочему-то обрадовался Тромба.— Ни щука, ни окунь.
— Но ведь выедает всю икру в пруду. Ни карп, ни карась не водятся.
— Э, это вы напрасно,— сказал Голуб. — Я икры не ем. — И показал большие, чуть желтоватые от табака зубы: — Разве что кабачковую.
— А что же ты ешь? Какая твоя функция?
— Моя функция? Ну, как бы вам.. — И поскреб пятерней затылок. — Когда-то в лесах, как и теперь, водились олени, и козули, и вепри. Но они были здоровей. Потому что их гоняли и они не обрастали салом.
— Так ты, хо-хо,— захохотал Грек,— сделал своей функцией сгонять лишнее сало? А ты мужик не в затылок битый. А только… Забрал ты себе в голову…
— Ничего я не брал,— неодобрительно и сухо ответил Тромба.
— Такая твоя природа?
— Не знаю. Может, и природа. Живу, как живется, как бог на душу положит. А вы мне не даете.
— Я не даю? — удивился Г рек.
— А как же.
— Так разве можно жить, как кому вздумается?
— А почему бы и нет?
— Так ты же живешь в обществе. А что, если все начнут: тот в луг, тот в плуг?
— Ну, уж коли все начинают ч одну дуду играть…
— Кто все?
— Весь свет.
— Вот так номер. При чем тут свет?
— А при чем я? Мне ваша дуда, простите, не подходит.
— Почему не подходит наша дуда? — остро прищурился Грек.
— Не наша, а ваша лично.
— Моя?
— Ага.
— Все равно не понимаю; А хотел бы понять. Ты объясни.
Голуб понурил голову, шаркал ногами. .
— Я… наверно, не смогу объяснить. А только…
— Что только?
— Ну, вот… Вы меня на работу отправляете, вы меня штрафуете, а я не — знаю, имеете лй вы на это право.
— Во: так вот?
— Да, право! Вы забыли, что и у меня батька был… И его обгорелые кости лежат в этой яме у леса. Если бы он был жив, может, и я имел бы образование. И командовал. А вот…
— Но ведь и мой батька…
— Не знаю. Мой не служил в комендатуре.
Голуб круто повернулся и пошел в улочку направо. А Василь Федорович так и остался стоять посреди дориги. Долго тер лоб и не мог прийти в себя. Он даже растерялся, даже шагйул вслед за Тром-бой. И остановился. Что он ему скажет? Ведь все уже сказано. И у него нет слов, чтобы разуверить кого либо. И он подумал, что если ему в таком пекле жить до конца дней, го это жестоко и несправедливо.
Собирались сыграть свадьбу скромно, но разве можно в селе не позвать родичей, соседей — с обеих сторон сошлось больше полусотни душ. Столы ста — • вили у Греков в саду — старом и уютном,— а миски с холодцом и горшки с жарким носили и из Грековой хаты, и по меже от Огиенков. Наставили, что некуда было приткнуть солонку. И Василь Федорович долго держал ее в руке.
Еще раз оглядел стол, заметил скопище бутылок с дорогими этикетками в верхней его части, куда планировали посадить самых почетных гостей, раздвинул миски и расставил бутылки с коньяком и шампанским по всему пространству.
