— Нету там никакой любви,— хмуро ответил Володя,-— Она сама мне призналась. — И чуть не ляпнул, что и пожениться предложила Лина.
Мать всхлипнула, последнее время она чуть что — в слезы.
Наступило долгое молчание. В кухоньку со двора царапался кот, не подавая голоса. Володя впустил Лысько, тот потерся о его ноги, замурлыкал. Но на этот раз, к удивлению Лысько, Володя не пошел за консервной банкой, не налил молока. Кот направился к хозяйке, но она его словно и не видела.
— Чего-то мне, сынку, страшно,— сказала мать.— Я боюсь… Не верю…
— Во что не веришь? В воскресенье свадьба.
— В воскресенье? Свят-свят,— перекрестилась мать. — Та вы что, сбесились? Где ж это видано? — И она опять заметалась, загоревала.
— Вот так. В воскресенье — и баста! — с неожиданной твердостью сказал Володя. — Мы сборища устраивать не будем. Родичи, ну еще там кто… Позовем теток, пускай помогут. Я завтра возьму с книжки денег.
Надел новую голубую рубашку, завязал галстук и ушел из дому. А мать осталась со своей тревогой, страхом и заботами.
Против такой спешки запротестовал и Василь Федорович, но на Линину сторону неожиданно стала Фросина, взяла мужа в оборот, и он вынужден был согласиться. А ему хотелось отложить свадьбу до осени.
— Лина, в чем дело? — спросил казенными словами, но совсем не казенно, пытаясь взглядом вызвать ее на откровенность.
Лика выдержала его взгляд и ответила до обиды спокойно:
— Я вас, тато, не понимаю.
— Ну, а тот, другой парень? Ведь дело шло к свадьбе?
— Шло, да не совсем. Это мать… пошутила, ей хотелось поскорее сбыть меня с рук.
— Чтоб вам пусто было! — с сердцем выругался Грек.— Вы либо что-то крутите, либо одурелц обе. При чем тут мать, Лина?
— А ни при чем. — Она говорила спокойно, слишком спокойно, и мыслями блуждала где-то далекЬ. Только теперь посмотрела Греку в глаза: — Вы имеете что-нибудь против Володи? Он плохой?
— Да почему же… Но их, неплохих, полон тракторный стан. Надо, чтоб по любви.
— А кто вам сказал, что не по любви? Вы смастерили прибор, чтобы ее определять?
— Да никто не сказал. А только… надо держаться одной линии, то есть позиции,— растерялся он.
— Держаться одной линии — это уж ваше дело, колхозное… Да и… Володю я знаю с детства. А в том,— почему-то не решилась она назвать Валерия по имени,— разочаровалась.
— Разочаровалась, очаровалась,— бурчал Василь Федорович. — А это же… на всю жизнь.
— Я разделяю вашу мысль,— как бы ему в тон, а на _ самом деле чуть-чуть подкалывая, молвила Лина. — Это же вы притащили мне на буксире суженого.. Значит — судьба.
— На буксире только утиль возят.
— Вот как! —свела брови Лина. — А вы сами, когда собирались жениться, разве не каждый день ругались с Фросиной Федоровной?
Она сказала «с Фросиной Федоровной», а не «с матерью», и это опять поразило Грека.
— Да уж… Доживи в своей супружеской жизни, пока твои дети, забыв стыд, о таком спросят.
— Доживу.
— Ты не зли меня! — может, впервые прикрикнул он на Лину. — Иди вон матери помоги. Через три дня свадьба, а еще свинью не начинали откармливать на колбасы.
А когда Лина ушла, стал посреди двора и задумался… Вот, рассердился, накричал, а справедливо ли? Откуда он знает, что там случилось, с чего оци разбежались с тем Валерием. Что все-таки разбежались, что Лина не выбирает себе тихого мужа, был убежден. А потом мысль перебросилась на другое. Разве не так и у него было, разве не разбежались они с Лидочкой, и никто не знает, выгадал он на этом или прогадал, и вовек не узнает. Двух жизней прожить нельзя, две настоящие любви испытать тоже нельзя, а семейная жизнь — такая длинная борозда, что в ней надо хорошенько притереться и притерпеться, не обманываться добрым, не зачерстветь от худого, хотя кто знает — для чего. Для продолжения рода человеческого? Ради самой жизни? Наверяо. Наверно, есть в мире что-то выше человека и его короткой любви.
