— Я ничего не гдворю,— ответила она и посмотрела на него серыми глубокими глазами. — Но ведь есть же инструкции…
— Я тебе излагаю свою инструкцию.
— А если не уродит? Засуха или еще что?
— Выходит, если не уродит по инструкции, тогда все равно. А если не по инструкции…
— Именно так. Ты лучше меня знаешь.
— Прошлый год была засуха. У всех не уродило, а у нас слава богу. Нам районирована пшеница «по-лесская-70», а я сею «ахтырскую-42». Потому что та дает у нас по тридцать, а эта — по сорок пять. Так чего же я буду…
— Неужели ты не понимаешь, на какие неверные качели становишься? Кстати, помнишь качели в Поповых соснах?
— Кто-то же должен быть первым? Кажется, я и тогда попытался. А теперь… вдвоем.
— Не те качели. Есть другие, проверенные.
— Это длинная дискуссия. Мы ее решим практически. Ты приезжай в Сулак. Сегодня агроном и председатель — это хлеборобы, а не исполнители инструкций. Понимаешь… Посылают в колхоз девочек после института. Старательных девочек… И они сразу начинают мне доказывать, что у нас расхождения с тем, чему их учили Тут практика, специфические условия… а они мне конспекты суют под нос.
— Ты таких девочек спроваживаешь в первый же год?..
— Спроваживаю.
— Не любишь девочек?
— Не люблю равнодушия и безучастности, не люблю ученой неграмотности. Тех, кто хо^ет стоять на этой земле твердо, я терплю и охотно учу тому, что знаю сам. И верю в эту систему. Она уже повсюду, во многих областях и даже странах. Вот осенью увидишь.
— Это намек? — в ее глазах мелькнули зеленые искры.
— Зачем же?.. Я хочу, чтобы ты посмотрела, ознакомилась, взвесила все.
— И приняла все-таки твою систему?
— Нашу.
Он говорил мягко, сдерживаясь, потому что так и не мог оценить своего отношения к Лиде. Он боялся утвердиться в некоем мнении о ней, чувствовал неуверенность и неопределенность, невольно хмурил тяжелые кустистые брови.
— Что ж, учи, я ученица способная.
Он так и не понял, была ли в ее словах скрытая ирония или они прозвучали искренне. А может, в них был вложен совсем иной смысл?
Заглянул председатель товарищеского суда — большой, лысый мужчина — и сказал, что все члены суда собрались.
— А трактористы? — спросил Грек. — Не только те, двое?
— Пришли тоже.
— Тогда заходите сюда.
По одному появлялись мужчины в грубых дождевиках, женщины в стеганках, плюшевых жакетах, за-мазученные трактористы, которые так и не заскочили домой переодеться, надеясь, что дело решится за несколько минут.
Василь Федорович колебался, ему и хотелось остаться, и он понимал, что это не нужно. Удивился такому раздвоению. Еще недавно остался бы непременно, и не просто остался, а был бы прокурором, и прокурором суровым. А теперь ему казалось, что прокурор может стать лишним.
— Мы сейчас вернемся,— сказал он и вместе с Куценко отправился в кабинет заместителя.
Куриленко пересматривал какие-то документы, оторвался от них, очень внимательно посмотрел на председателя и агронома, будто пытаясь отгадать, о чем шел их разговор.
