узкие межи теперь оставляют сказал первое что пришло

— Переходи на мой,— сказал.

Напарник послушно вылез из кабины. Володин трактор старый, но ухоженный и отрегулированный.

Снова шли на первой скорости, жгли солярку, за которую им не заплатят, снова Володя выравнивал борозду. Еле дотянул до вечера.

Долго мылся в душевой, до багровых пятен терся мочалкой. В раздевалке, кривляясь, с шапкой в руках ходил «на полусогнутых» Танго, собирал «по рубчику», и Володе впервые захотелось пристать к компании, жгучим глотком погасить стыд в душе.

Не заходя домой, он свернул на узкую, в молоденьких зеленых стрелочках-побегах межу. Шагал медленно, тяжело, смотрел под ноги и безмерно удивился, нос к носу столкнувшись с Валерием. Тот возвращался от Греков. Сбитые с толку, растерянные, оба молчали.

Они не были друзьями. Просто не успели, а может, и почва Для дружбы была слишком скудной. Но до недавнего времени чувствовали друг к другу приязнь, а Володя к Валерию — еще что-то,-похожее на детскую влюбленность. Казалось, сильный телом, с нетронутой душой, Володя должен был подчинить несколько изнеженного и уже как бы обойденного судьбой Валерия, прикрывать его и защищать, а случилось наоборот: Валерий защищал Володю от чужих толчков и розыгрыша, хотя и сам при случае мог подшутить над наивным товарищем. Правда, чаще всего Володя подставлялся под насмешки сам. То он купил на базаре1 щенка, чтобы вырастить из него дворового пса, а оказалось, что это старый, с дурным характером, породистый комнатный песик, он тяпнул его за палец уже по дороге домой. То, ожидая вызова на рыбалку, задремал у ворот с сигаретой и, когда загудела машина, прижег себе кончик носа. То с ним приключилось еще что-то, и он обо всем рассказывал, удивляясь, с чего это хохочут хлопцы.

Итак, чаще всего за него заступался Валерий. И отмерял той же мерой по части насмешек. Ни больше ни меньше. Такой у него был принцип. И вообще почти во всем он руководствовался принципом. Наверное, именно потому ему подчинялись остальные ребята. Они не знали точно его устоев, но у многих не было вообще никаких, и они волей-неволей присоединялись к чужим. Володе тоже казалось, что у него нету принципов: он умел работать, любил кино, не слишком смешное и не слишком серьезное, любил книжки про войну, а вот хотел бросить курить и не смог — какие уж тут принципы?

Володя не держал зла на Валерия, но тяжесть легла ему на сердце, и он опустил голову. Всю жизнь он знал Лину, бегали вместе на выгон, пасли коров, он защищал ее от всяких сорванцов-забияк, а от этого, самого худого для себя, оградить не сумел. И вот не знал, как ему быть, что сказать.

— Узкие межи теперь оставляют,— сказал первое, что пришло в голову.

И Валерий сделал шаг в сторону. Он знал, что ему надо отступить. И не сказал ничего.

Василя Федоровича дома не было. Не было и Лины, вместо нее кокетничала с Володей Зинка, и он грустно принимал ее кокетство. Надеялся застать Грека в конторе, но там Володю остановил агроном и положил перед ним акт на плохо вспаханный участок. Акт рассмотрят на" правлении, а сумму убытков установит комиссия, и они с напарником выплатят §е. Напарник подписать акт отказался. Володя подумал и мелко расписался внизу. Ему было все равно. После этого он уже не посмел идти к Василю Федоровичу.