Володе наконец удалось выбить обломок. Он стал на мостик, и кимбайн, заревев, двинулся с места.
Потом Ратушный с Греком ездили к силосной башне, потом—на тр-акторный стан, на льны, а под конец приехали на животноводческую ферму. Василь Федорович завел секретаря в старый коровник, где уже зажглись электрические лампочки и животноводы убирали коров на — ночь. Гудел электромотор, старый, тысячи раз чиненный транспортер тянул навоз, он уже не справлялся, и то одна, то другая доярка прижимала его ногой, граблями наваливая солому. Коровник был какой-то особенно уютный: степы залатаны досками, дырки под крышей старательно законопачены, в нем стоял живой дух скотйны, молока, зелени, и неторопливый рабочий ритм, который царил тут, невольно вызывал воспоминания далекого детства, когда корова, возвратившись с пастбища, жует, а в подойник чиркает молоко, и дети иа завалинке по-особому прислушиваются к этой музыке, и их кружки заждались на лавочке возле крыльца.
— В понедельник будем ломать,— сказал Грек. И было видно, что ему жаль этого коровника, и своих воспоминаний, и еще чего-то, что уже знал только он один. — Эту ферму строили первой. Из битого кирпича. А вот… стоит до сих пор. Что ж… послезавтра всю группу коров переводим на комплекс.
Иван Иванович. слушал его молча. Понимал все: и Греково настроение, и его печаль, и его надежды. А когда вышли на подворье, на широкую асфальтовую дорогу — главн> ю трассу фермы, по обе стороны которой стояли бесчисленные строения,— словно в удивлении оглянувшись, сказал:
— Целый город построили. И правда жалко разрушать. Но ничего не. поделаешь, Бремя требует. На такой грани стоим. — Перевел взгляд вниз, на пруд, где в последних предзакатных лучах солнца из воды выходили лошади. — Красиво как. Люблю я коней.
Каргина и впрямь была замечательная: красная вода и гнедые, огнистые кони, которые выплывали из нес. Влсиль Федорович залюбовался, даже забыл о том, о чем думал с самого обеда. А потом его взгляд упал на тополя в конце двора и погас. Ему показалось, что думает он про работу, а в памяти все время стЬяли эти два тополя, и он с удивлением заметил, что мысли <*го странные, неестественные. Наверно, Иван Иванович даьно заметил его настроение, только челал вид, что ничего не видит, и небось чтобы развеять Грекову печаль, «закрутить» его новым водоворотом, сказал:
— Хочу я вас, Василь Федорович, перевести на другую должность.
Грек поднял на него удивленные, затуманенные глаза.
— Какую должность?
— В профессора. В колхозные профессора, по совместительству. Есть замысел открыть в рашем колхозе школу передового опыта. Будете учить коллег.
— Мне самому впору учиться,— буркнул Грек.
— И сами поучитесь.
— Что ж, если надо… — Василь Федорович опять смотрел себе под ноги. — Только не тепепь. Позже. Завтра я вылетаю… р вылетаю в Самарканд.
Широкие ровные брови Ратушного высоко поднялись, в глазах засветилось изумление! словно Грек собирался лететь на Лyнv.
— В Самарканд.
— Да. Если не возражаете.
— Это… важно?
— Сейчас важней всего.
Ратушный на минуту задумался, наверно, о чем-то догадался.
— Что ж… если надо… Хочу вам пожелать, чтобы .. — И не найдя, нужных слов, внезапно разволновавшись, закончил: — Чтобы вы всегда были таким, какой вы есть.
