— У вас четыре миллиона на счету,— подсказал Ратушный.
— Так долгу же у тех, кто сидит на Широкой Печи, прлтора миллиона! — остановился он посередь дороги.
Ратушный невольно поморщился. Потому что все-таки привык останавливаться при весомой мысли он, подчеркивая этим ее неординарность, а те, кто шел рядом, выслушивали в почтительной готовности, а тут Грек будто перебил ему дорогу. Так они стояли довольно долго.
С далеких просек вылетел злой, простудный ветер, схватил Грека за полу демисезонного пальто (не оделся потеплей, не рассчитывал на такое путешествие). Грек еще долго кричал, но и умолк как-то враз, глубоко засунул руки в карманы рыжего пальто, молча зашагал дальше. Он знал, что криком не возьмет, знал и то, что секретарь райкома свой замысел прокачал не один раз, советовался и в районе и в области и от него не отступится. Да, наверно, это выше Ратушного, хоть и зависит только от него.
— Трудно мне вас агитировать… Тут надо бы понять,— словно сочувствуя, сказал Ратушный.
— Или я такой тупица! — возмутился Г рек. — Сам думал… про комплекс. Так Печь ведь… А нынче паровое отопление.
— Проведите его и туда. Не вырвутся они сами… Будут прозябать. А нас с вами совесть замучит.
— Комплекс — он впору только тогда, когда хозяйство на самом высоком уровне. А так можно вбухать гроши в стены да любоваться на них.
— Правильно. У вас именно такой уровень. Высокий. Племенное, отборное стадо… Расширите кормовую базу…
— Вы меня, Ивая Иванович, в самом деле не агитируйте. Со мной покончено,— сказал Грек, словно не замечая осуждающего и даже гневного взгляда Ратушного, что должно было означать: «Ничего, пережуешь, мне не такое жевать». — Да и если по правде, я все-таки кое-что понимаю, и позиция моя в этом деле такая: ну… нет позиции… — махнул он рукой. — А как людей убедить? И если бы только наших. Они там… к чему привыкли: тут тебе лесничество, тут тебе торфоразработки, есть где деньгу зашибить, есть куда драпануть. Тянут с земли…
