Ушедший в свои мысли и тревоги явился он домой. Собралась вся семья, приехала из Чернигова даже Оля, он удивился, потом вспомнил, что завтра воскресенье и они режут кабанчика. Ужинал нехотя — перекурил, первым поднялся из-за стола, подошел к”книжному шкафу, рылся, отыскивая нужные книги,— хотелось проверить кое-что уже сейчас.
— Чем это наш шеф озабочен? — спросила Лина, убирая со стола.
Он^ называла его «папа», но, в отличие от дочерей, на «вы». И он не мог ее отучить и не мог понять, откуда это взялось и что означает.
— Комплекс,— ответил Василь Федорович, все шаря взглядом по полкам.
— Неполноценности? — пошутила Лина, хотя, наверно, только она поняла сказанное отцом.
— Давай поучи, ликвидируй неполноценность,— буркнул Василь Федорович.
— А чего же, шеф, вы сами говорили, что мудрость надо брать у всех.
— Так это же мудрость. И не называй меня шефом.
— А кто же вы? Я рядовая, вы председатель, руководитель… мой шеф,— проговорила с деланной наивностью.
— Выковыряла же такое… шеф. Мы не на работе.
— Но беседуем на служебные темы.
— Знаешь что, Лина…
— Вы председатель, начальник, и вам, как каждому начальнику, сейчас желательно на меня накричать. Я уже готова…
Грек рассмеялся:
— Ну, хорошо. Все ты у меня понимаешь. О комплексе речь. А если уж такая умная, так давай советы.
— О комплексе не могу,— вздохнула Лина,— не по моей части.
— А что по твоей?
— Вам, предок, не угадать.
— Ну, .что за выражения! — уже не на шутку рассердился Грек.
— Не обижайтесь, папа, словечко и вправду поганое. Сорвалось. Хоть и не в обиду будь сказано, вы у меня предок умный. В комплексе разберетесь сами. А вот с клубом я могла бы подсказать.
— А что именно?
— Надо такой клуб, чтобы было весело.
— Как это? И откуда я вам этого веселья… Постановлением или по наряду?.. Сами творите.
— Не творится. И не знаю почему.
— А мы когда-то умели.
— О, вы… Вы прошли все. — И оглянулась на .Зинку: — Зинка, иди, сейчас папа будет рассказывать, как макуху ел.
— А ну тебя,— махнул рукой Грек. — Покажи лучше, где эти книжки.
— Вы эти книжки давно перетаскали к себе. Вон они. — И пошла впереди него. Из кабинета донесся их приглушенный разговор, а через минуту — громкий смех.
Фросина Федоровна, сама того не замечая, поджала губы. В ней шевельнулось что-то похожее на ревность, и не только ревность, это было сложное чувство, которого она не умела понять и которое мучило ее. Она ревновала мужа к самой его природе, противостоящей собственным детям и ей самой, хотя и знала и видела, что это не так, что он весь их без остатка, но замечала в нем нечто, чего не могла постигнуть. Между ним и Линой ^вообще существовала связь, которую они не смогли бы выразить никакими словами, у них был тайник Ъез крыши и стен, но куда никто другой заглянуть не мог. И когда порой усядутся они возле телевизора или у книжного шкафа, начнут тарь-бары, она, жена и мать, не в силах за ними уследить, и не столько уследить, сколько ьойги третьей в этот незримый круг, и, видя, что туда не могут войтрГ и Оля и Зина, начинала злиться. Вот и сегодня приехала Оля, а он не спросил, как ей живется, какие отметки, а болтает о чем-то с Линой.
