— Кого его? — спросила как бы равнодушно, а сама, поливая цветы, пролила воду из глечика — тряслись руки.
— Валерия. Баламут он. Хотя… может, и не совсем баламут. — И Тося прикусила язык.
Беленькая, пухленькая, она сейчас была похожа на хорошенькую домашнюю кошечку, которую так и тянет погладить. В ее глазах светилось столько участия к Лининой судьбе, что Лина не выдержала.
— Не знаю… А только, Тоська, ни за что не выходи… пока не полюбишь по-настоящему.
— Как эго по-настоящему? — Ив глазах у той загорелись огоньки.
— А так. Ну, чтобы… чтобы все, до чего дотронется тот человек, становилось твоим. Чтобы душа болела и мучилась за него. Чтобы не было на свете, чего бы ты для него не сделала. Чтобы могла убить за любовь.
— Ой, что ты! — вскрикнула Тоська, — Чего болтаешь? Где ты такую любовь видела?
— А твой Костя… Ты же говорила…
— Мой Костя. — При слове «мой» Тоська как-то забавно, то ли пренебрежительно, то ли боязливо выпятила губы.—Только кто подойдет ко мне на танцах — сразу по морде. И его… и меня. Никого не подпускает. А я, может, за Мишку пошла бы или за Сергея. Так он же…
— Как это за Мишку или за Сергея?
— А чего, оба хорошие парни. Не кривые, не слепые, пьют мало. Миша «Москвича» купил.
— Как же так можно — за Мишку или за Сергея?
— А ты сама… — и вспыхнула.
Лина опустилась на стул.
— Что я… Ты же мне все и выложила. Мы с Володей с малых лет… И он такой… одним словом, хороший. И мне грех на него обижаться. А Валерий… Я его ненавижу. Больше всего за то, что кигда за мной ходил, про всякое такое высокое рассуждал. Увидела бы^его… Я бы ему сказала… Нет, не сказала бы ничего. А только… чтоб знал он, из-за чего я. Не слышала, они с Райкой не расписываются?
— Еще чего… с такой потаскушкой.
— Пусть потаскушка, зато красивая.
— Ага… Опустит глаза, покраснеет, ну прямо тебе невинность. А на самом деле… Именно таки* хлопцы теперь и любят, Я по телевизору слыхала.
