— Я мешаю? Я кого-то обидел? Ну, скажите?
— Нам стыдно за тебя,— так же спокойно сказал Валерий.
— Меня? Чего меня стыдиться? Я такой мерзкий? Я некультурней?
Танго зашатался к дверям и уже в фойе хватал всех за руки, приставал:
— Я—некультурный? Я — Танго?
— Культурный ты у нас, как Тарапунька,— пытались от него отделаться.
Лина танцевала много, со всеми, кто приглашал. Ее все дальше несла тревожная, горячая волна, она хотела показать Валерию, как охотно приглашают ее ребята, а он танцевал только с Катрусей, вертлявой, совсем еще сопливой девчушкой, десятиклассницей.
И это раздражало Лину и наполняло гобечью, даже обидой. «Через два года будет сулацкая суперзвезда»,— подумала она про Катрусю. Уже вошел в зал и стал в дверях кривой Проць, демонстративно поглядывая на часы, давая знак своим появлением и громким, побрякиванием ключей, ото запирает клуб,— вот так он выстоит еще танца два, наверно, тешась своей властью или тем, что танцоры, торопясь, набирают бешеный темп,— а Валерий все не подходил к ней. Посматривал в ее сторону, но будто не на нее, а куда-то выше, на портрет на стене И тогда она в гневе, почти в отчаянии решилась на последний шаг. Когда зазвучало «Ах, Одесса», не пошла танцевать. Ее один за другим пригласили пять парчей, но она отказала всем, стояла, сложив на груди руки, и смотрела через проем двери в фойе, где гоняли шары на разбитом бильярде Володя и еще трое хлопцев. Сетки у бильярда были оборваны, и, когда кто-нибудь бил верного шара, подставляли ладони и ловили. Лина жалела, что Володя не танцует. Знала, что он дружит с Валерием, и Валерию, наверно, известно, что Володя любит ее. Она бы сегодня танцевала только с ним. А может быть, подойти и увести его от бильярда, попросить, чтобы проводил? Он такой… верный!
И в этот момент к ней подошел Валерий.
— Можно? — — В его глазах светилась спокойная уверенность.
Она заколебалась и из-за этой уверенности, и из-за того, что зашла слишком далеко, отказала нескольким ребятам, и если — теперь станет танцевать, ее ждет месть. И никто не заступится. То есть должен заступиться Валерий. Она и его подставляла под удар. И он знал это. Видела по глазам.
— Уже пора по домам,— сказала как можно равнодушней. — Ну, последний танец.
Он вел легко, уверенно, но не прижимал, как некоторые парни, держал на расстоянии, а сам смотрел куда-то в сторону или делал вид, и она теперь могла рассмотреть его вблизи. У него высокий лоб, но его до половины скрывают волосы, продолговатое лицо и длинный прямой нос, и нежная поросль усиков над верхней губой, и еле заметная родинка, ее-то он и прикрывает усиками, и ореховые, словно задымленные глаза. «Красивый»,— отметила она как-то холодно и испугалась.
